– Давайте попробуем «машек», – предложил Джексон.
– Непременно, – ответил Эрум с непристойным смехом. – Если б только было можно, а? – И он игриво ткнул Джексона в бок.
– Хм, да, – холодно произнес Джексон. – Быть может, вы мне объясните, что такое, собственно, «машка»?
– Конечно. В действительности такой вещи не существует, – ответил Эрум. – По крайней мере, в единственном числе. Говорить об одной машке было бы логической ошибкой, понимаете?
– Поверю вам на слово. Тогда что такое машки?
– Ну, во-первых, это объект эликации, а во-вторых, это полуразмерные деревянные сандалии, которые служат для возбуждения эротических фантазий у религиозных фанатиков Кьютора.
– Это уже кое-что! – воскликнул Джексон.
– Только если это в вашем вкусе, – ответил Эрум с заметной холодностью.
– Я имел в виду – для понимания вопроса анкеты…
– Конечно, извините меня, – сказал Эрум, – но, видите ли, здесь спрашивается, эликировали ли вы когда-либо машек силически. А это уже совершенно другое дело.
– В самом деле?
– Конечно же! Это определение полностью меняет значение.
– Этого-то я и боялся, – сказал Джексон. – Я думаю, вы можете объяснить мне, что означает слово силически?
– Несомненно! – воскликнул Эрум. – Наш с вами разговор – с известной долей боленного воображения – можно назвать силическипостроенным разговором.
– А, – произнес Джексон.
– Именно так, – сказал Эрум. – Силически – это образ действия, способ. Это слово означает: «духовно ведущий вперед путем случайной дружбы».
– В этом уже больше смысла, – сказал Джексон. – В таком случае когда силически эликируют машек?
– Я очень боюсь, что вы на ложном пути, – сказал Эрум. – Определение, которое я вам дал, верно только для описания разговора. А когда говорят о машках – это нечто совершенно другое.
– А что оно значит в этом случае?
– Ну, оно означает – или, вернее, оно выражает случай продвинутой и усиленной эликации машек, но с определенным нмогнетическим уклоном. Лично я считаю это выражение несколько неудачным.
– А как бы вы это сформулировали?
– Я бы так прямо и сказал, и к черту ложную стыдливость, – твердо заявил Эрум. – Я просто взял и сказал бы: «Данфиглирили ли вы когда-либо вок незаконным, аморальным или инсиртисным образом, с согласия брахниана или без такового? Если да, укажите время и причину. Если нет, сообщите мотивы и неугрис крис».
– Вот так бы вы это и сказали, да? – проговорил Джексон.
– Конечно, – с вызовом ответил Эрум. – Эти анкеты предназначены для взрослых, не так ли? Так почему же не взять и не назвать спиглер спиглер своими спеями? Все когда-нибудь дансфигляряк вок, ну и что из этого? Ради бога, это ведь ничьих чувств не оскорбляет. Я хочу сказать, что, в конце концов, это касается только самого человека и старой кривой деревяшки, поэтому кому какое до этого дело?!
– Деревяшки? – повторил Джексон.
– Да, деревяшки. Обыкновенной старой, грязной деревяшки. По крайней мере, так бы к ней и относились, если бы люди не вкладывали в это до нелепости много чувств.
– Что они делают с деревом? – быстро спросил Джексон.
– Делают? Да ничего особенного, если присмотреться. Но для наших так называемых интеллигентов религиозная атмосфера слишком много значит. По-моему, они не способны отделить простую исконную сущность – дерево – от того культурного вольтурнейсса, который окружает его на праздерхиссе, а также, в некоторой степени, и на ууисе.
– Интеллигенты – они все такие, – сказал Джексон. – Но вы-то можете отделить ее, и вы находите…
– Я не нахожу в этом ничего такого, из-за чего стоило бы волноваться. Я в самом деле так думаю. Я хочу сказать, что если смотреть на вещи правильно, то собор – это всего лишь куча камней, а лес – скопление атомов. Почему же данный случай мы должны рассматривать по-другому? Я думаю, что на самом деле машек можно силически эликировать безо всякого дерева. Что вы на это скажете?
– Я поражен, – сказал Джексон.
– Поймите меня правильно! Я не утверждаю, что это легко, естественно или хотя бы верно! Ведь можно заменить его на кормную грейти, и все равно все получится! – Эрум замолчал и фыркнул от смеха. – Выглядеть вы будете глупо, но все равно у вас все получится.
– Очень интересно, – сказал Джексон.
– Боюсь, я несколько погорячился, – сказал Эрум, отирая пот со лба. – Я не очень громко говорил? Как вы думаете, мог меня кто-нибудь услышать?
– Конечно, нет. Все это было очень интересно. Сейчас я должен уйти, мистер Эрум, но завтра я вернусь, заполню анкету и куплю фабрику.
– Я придержу ее для вас. – Эрум поднялся и горячо пожал Джексону руку. – И еще я хочу вас поблагодарить. Нечасто удается поговорить так свободно и откровенно.
– Наша беседа была для меня очень поучительной, – сказал Джексон. Он вышел из кабинета Эрума и медленно зашагал к своему кораблю. Он был обеспокоен, огорчен и раздосадован. В здешнем языке все было почти совсем понятно, но это «почти» раздражало его. Как же это ему не удалось разобраться с этой силической эликацией машек!
– Ничего, – сказал он себе. – Джексон, малыш, сегодня вечером ты все выяснишь, а потом вернешься туда и мигом покончишь с их анкетами. Так что, парень, не лезь из-за этого в бутылку.
Он это выяснит. Он просто-таки должен это выяснить, потому что он должен стать владельцем какой-нибудь собственности.
В этом заключалась вторая половина его работы.
На Земле многое изменилось с тех скверных старых времен, когда можно было открыто вести захватнические войны. Как гласили учебники истории, в те далекие времена правитель мог просто послать свои войска и захватить то, что хотел. И если кто-нибудь из его соотечественников набирался смелости спросить его, почему ему этого хочется, правитель мог приказать отрубить ему голову, бросить в темницу или завязать в мешок и кинуть в море. И при всем этом он даже вины за собой не чувствовал, потому что неизменно верил, что он прав, а они – нет.