– Я получил оба чека и расписался за тебя. Ты, к сожалению, отсутствовал.
– В таком случае, отдай мою долю.
– Не говори глупости, – поморщился двойник.
– Она моя! Я пойду в «Межвременную» и расскажу…
– Там тебя и слушать не станут. Я подписал твой отказ от всех прав. Тебе нельзя даже находиться в Настоящем, Эверетт.
– Не поступай со мной так! – взмолился Бартолд.
– Это почему же? А как ты поступил с Байртром?
– Да не тебе, черт побери, меня судить! – вскричал Бартолд. – Ведь ты – это я!
– Кому же и судить тебя, как не тебе самому?
Бартолду нечем было крыть. Он обратился к Мэвис.
– Дорогая, – сказал он, – ты твердила, что всегда узнаешь своего мужа. Разве сейчас ты меня не узнаешь?
Мэвис попятилась к двери. Бартолд заметил, что на шее у нее сверкает ожерелье из руумов, и больше ничего не стал спрашивать.
Во дворе приземлился полицейский вертолет. Из него выскочили трое полисменов.
– Этого-то я и опасался, – сказал им двойник. – Мой двойник, как известно, сегодня утром получил свой чек. Он отказался от всех прав и отбыл в Прошлое. Я подозревал, что он вернется и потребует чего-нибудь еще.
– Больше он вас не потревожит, сэр, – пообещал один из полисменов. Он повернулся к Бартолду:
– Эй, ты! Полезай в свой флипер и убирайся прочь из Настоящего. Еще раз увижу – буду стрелять без предупреждения!
Бартолд умел проигрывать.
– Да я бы с радостью отбыл. Но мой флипер нуждается в ремонте. На нем нет темпорометра.
– Об этом надо было думать до того, как ты подписал отказ, – заявил полисмен. – Пошевеливайся!
– Умоляю! – сказал Бартолд.
– Нет, – ответил Бартолд.
И Бартолд знал, что на месте своего двойника он ответил бы точно так же.
Он сел во флипер, захлопнул дверцу. И в оцепенении стал мысленно перебирать возможные варианты (если их позволительно назвать «возможными»).
Нью-Йорк 1912 года? Но там полиция и Джеки-Бык. Мемфис 1869 года? Бартолдер ждет не дождется его третьего визита. Или Кенигсберг 1676 года? Чума! Или Лондон 1595 года? Там головорезы – дружки Тома Бартала. Мэйден-Касл 662 года? А как быть с разъяренным Коннором Лох мак Байртром?
«На сей раз, – подумал Бартолд, – пусть место само меня выбирает».
И, зажмурившись, ткнул кнопку наугад.
Акиенобоб вприпрыжку подбежал к хижине Старейшего Песнопевца и принялся отплясывать Танец Важного Сообщения, ритмично постукивая хвостом по земле. В дверях тут же появился Старейший Песнопевец и принял позу напряженного внимания: руки сложены на груди, хвост обвит вокруг плеч.
– Прибыл корабль богов, – нараспев проговорил Акиенобоб, выплясывая приличествующий случаю танец.
– В самом деле? – откликнулся Старейший Песнопевец, одобрительно косясь на сложные па.
Вот она, пристойная манера! Не то что расхлябанные, упрощенные движения, которые предписывает Альгонова ересь.
– Из Божественного и непомеддьного металла! – захлебнулся восторгом Акиенобоб.
– Хвала богам, – церемонно ответил Старейший Песнопевец, скрывая охватившее его возбуждение. «Наконец-то! Боги возвратились!» – Созови общину.
Акиенобоб отправился на сельскую площадь и исполнил там Танец Сборища. Тем временем Старейший Песнопевец воскурил щепотку священного благовония, обтер хвост песком и, очистившись таким образом от скверны, поспешил возглавить приветственные пляски.
Корабль богов – огромный цилиндр из почерневшего изъязвленного металла – лежал в небольшой долине. Селяне, собравшись на почтительном расстоянии, выстроились в символическую фигуру «Общий Привет Всем Богам».
Корабль богов разверзся, и оттуда, шатаясь, с трудом выбрались два бога.
Старейший Песнопевец тотчас же признал их по облику. В Великую Книгу о Богах, написанную почти пять тысячелетий назад, были занесены сведения о всевозможных разновидностях божеств. Там описывались боги большие и малые, боги крылатые и боги о копытах, боги однорукие, двурукие и трехрукие, боги с щупальцами, чешуйчатые боги и множество иных обличий, какие благоугодно принимать богам.
Каждую разновидность полагалось приветствовать по особому, специально ей предназначенному приветственному обряду, ибо так было начертано в Великой Книге о Богах.
Старейший Песнопевец тотчас же приметил, что перед ним двуногие, двурукие, бесхвостые боги. Он поспешно перестроил своих соплеменников в подобающую фигуру.
К нему подошел Глат, прозванный Младшим Песнопевцем.
– С чего начнем? – учтиво прокашлял он.
Старейший Песнопевец пронзил его укоризненным взглядом.
– С Танца Разрешения на Посадку, – ответил он, с достоинством произнося древние, утратившие смысл слова.
– Разве? – Глат почесал хвостом шею. Это был жест явного пренебрежения. – По заветам Альгоны – прежде всего пиршество.
Старейший Песнопевец отвернулся, жестом выразив несогласие. Покуда бразды правления у него в руках, он не пойдет ни на какие компромиссы с ересью Альгоны – учением, созданным всего каких-нибудь три тысячи лет назад.
Младший Песнопевец Глат вернулся на свое место в строю танцоров.
«Смехотворно, – думал он, – что вот такая консервативная развалина, как Старейший Песнопевец, устанавливает порядки танцев. Совершеннейшая нелепица – ведь было же доказано…»
А два бога пытались двигаться! Покачиваясь, балансировали они на тонких ногах. Один зашатался и упал ничком, другой помог ему встать, после чего упал сам. Медленно, с усилием он вновь поднялся. Боги удивительно напоминали простых смертных.
– Они выразили в танце свое расположение! – воскликнул Старейший Песнопевец. – Приступайте же к Танцу Разрешения на Посадку.